Две пощечины…Именно столько получил сегодня студент третьего курса Сергей Лихачев. Одну пощечину ему дала судьба, когда он не вовремя вошел в мужской туалет, дабы спокойно искурить нечто, завернутое в потертую газетную бумагу. Зашел покурить, а увидел свою любимую женщину в крепких, отнюдь не скромных объятиях пятикурсника Скворцова, слывшего первым ловеласом факультета. Любимая женщина объятиям не противилась, и даже была немного раздражена тем, что Лихачеву так не вовремя вздумалось покурить. Вторую пощечину Лихачев получил именно от любимой женщины, когда в порыве праведного гнева излил на ее блондинистую голову густой поток проклятий и метко заклеймил ее точным словцом «шалава». Далее Лихачев получил точный удар в зубы, он даже ошалело почувствовал невкусный привкус Скворцовской руки, натруженной на самых гладких женских попах не только факультета, но и всего института.


читать дальшеОт расстройства Лихачев не стал отвечать ударом на удар, а молча сделал вид, что вырубился на грязном полу туалета, где и пролежал всю большую перемену, задумчиво хлопая глазами и не отвечая на расспросы однокашников. Вследствие сего возлежания и горестных раздумий, Лихачев опоздал на контрольную по высшей математике, профессор Носкова не приняла его невнятных объяснений и с позором изгнала Лихачева из аудитории. В довершение всего, стоя на остановке, Лихачев понял, что деньги на проезд и нехитрую снедь выпали из кармана, пока он находился в состоянии мнимой отключки, либо какой-то ушлый первокурсник проворно воспользовался ситуацией и довольно талантливо грабанул Лихачева, уповая на состояние шока, в котором Лихачев благополучно прибывал. Деньги стали последней каплей, или соломинкой, той самой, которая, согласно английской поговорке, ломает верблюжью спину. Лихачев мало походил на верблюда, но некое сходство в профиле все же наблюдалось, так что поговорка пришлась как нельзя к стати. Сергей Лихачев шаркающими шагами направился к месту своего обитания, а именно к роскошной коморке, которую он не дорого снимал у знакомой какой-то знакомой, в чердачном помещении. С каждым нелегким шагом в Лихачеве крепла уверенность в том, что таким, как он жить противопоказано, и единственный оставшийся выход для него – отдать Богу душу. Но в Бога Лихачев верил мало, его больше прельщала идея существования Внеземной Цивилизации, потомком которой Лихачев себя тихо считал, особо это не афишируя. Так что Лихачев решил просто уйти из жизни, что именно станет с его душой, волновало его меньше всего.


В каморке было скучно и тепло, пахло свежей плесенью и сыростью, Лихачев лег на сиротливый топчан, покрытый цветастым китайским пледом, и стал думать о том, как привести свой план в исполнение. Крови Лихачев боялся. Так что идея с классическим самоубийством в ванной, посредством вскрытия себе вен отпадала сама собой. Тем более, у Лихачева не было ванны, а вскрывать себе вены, лежа на топчане, было, по мнению Лихачева, как-то не солидно, и даже глупо. Повешение…Лихачев относился к повешению положительно, за исключением того факта, что тело после экзекуции непроизвольно расслаблялось в мышцах и наружу выходили всякие неприятные вещи, типа какашек. Труп в какашках казался Лихачеву не достаточно трагичным, да и собственное, не блещущее красотой лицо, с глазами на выкате и вывалившимся языком, было не приятно представлять. Но дело было все таки в какашках, так что данный вариант Лихачев тоже забраковал. Оставалось одно – простой, но действенный метод – яд. Яда у Лихачева не было, даже крысиного, крыс у него не водилось, были правда мелки от тараканов, но травиться мелками было как-то странно и не весело, потому Сергей решил спуститься в комнату знакомой знакомой и пошарить в ее аптечке на предмет каких-нибудь таблеток. Или, на худой конец , порошков.


Порошков Лихачев не нашел, зато нашел пять упаковок активированного угля, три упаковки демидрола и пузырек каких-то желтеньких пилюль, этикетка с пузырька была содрана, так что название было навсегда утеряно. Но Лихачева это не смущало. По крайней мере, он делала все по правилам – травился таблетками, не мелками. Лихачев набрал в жестяную кружку пахучей воды из под крана, высыпал горстью на ладонь все таблетки, вздохнул, засунул их в рот и стал спешно запивать, не разжевывая. Лихачев вернулся к себе в каморку, нашел чистый тетрадный лист и вывел на нем заглавие:
«Последнее письмо». Затем, немного погрыз ручку, почесал ею же всклокоченную шевелюру, и принялся старательно выводить:
«Я, Лихачев Сергей Михайлович, будучи в адекватном сознании, решил добровольно покинуть этот мир, ибо не вижу дальнейшего смысла в своем существовании. В моей смерти прошу никого не винить.» Лихачев немного подумал, поставил под написанным сегодняшнюю дату и размашисто расписался. В голове было по прежнему ясно. Лихачеву захотелось курить, он вспомнил, что во внутреннем кармане куртки остался невостребованный газетный пакет с кое чем, достал его, выпотрошил табак из сигареты и умело наполнил пустую бумажную трубочку содержимым пакета. В комнате повис запах жженной травы и сырого сена.


Лихачев докурил, переодел майку, носки и, немного подумав, трусы, и лег на топчан. В голове стало шумно, Лихачев понял, что его час настал, открыл в последний раз глаза, глянул в бурый потолок и шепотом сказал: «Ну иди, Смерть…» - и отрубился…


…Лихачев с трудом разлепил слипшиеся веки. В голове было необычайно пусто, он не сразу вспомнил, что последние пару часов умело режиссировал свою смерть. Лихачев медленно обвел глазами помещение – чердак, его каморка, ничего не изменилось. «Значит, жив» - немного разочарованно подумал Лихачев. Подумал и вздрогнул – подле него, на кровати сидела хорошенькая девушка и нетерпеливо качала ногой черную, лаковую туфельку.
- Ну вставай что ли, пошли – девушка немного устало глянула на Лихачева и потерла лоб.
- Куда? - ошалело спросил Лихачев.
- Куда-куда…Опять двадцать пять…Как вы мне все надоели…На тот свет, куда! – раздраженно ответила девушка. Лихачев глупо улыбнулся и непонимающе уставился на нее.
- Смерть я, - пояснила девушка – Ты меня звал, вот я и пришла, так что не будем времени даром терять, у меня еще дел полно. Вставай и пошли.
Лихачев усиленно моргал, пытаясь понять, снится ли ему происходящее. Или он накурился до такой степени, что его видения приняли слишком уж реалистичную форму.
- Ой, ну не надо овцу из себя строить – снова раздраженно сказала девушка – Ты еще ущипни себя, для пущей верности. Не снюсь я тебе. Таблетки жрал? - жрал! Так что изволь…
Лихачеву вдруг сделалось дурно. Все сомнения куда-то улетучились и он впервые осознал, на что пошел.
- А как же коса?... – хрипло спросил он, понимая всю нелепость своего вопроса – Как же черный плащ с капюшоном и все такое?
- Могу вернуться к привычным образам, если хочешь. Я прихожу в том обличье, в каком меня хотят видеть – уже более любезно объяснила девушка. Лихачеву стало интересно. Он поправил подушку и лег поудобнее. «Умирать, так с музыкой» - подумал он.
- Так а если я Памеллу Андерсон хочу увидеть? – заинтересованно спросил Лихачев.
- Тьфу ты…Уже двадцать лет у человечества вкусы не меняются… - проворчала девушка. Медленно превращаясь в звезду «Спасателей Малибу».
Лихачев во все глаза таращился на Памеллу Андерсон, сидящую на его, Лихачевском топчане.
- Ничего себе… - только и смог вымолвить он.
- Ну давай, вставай, пошли – Памелла поднялась и стояла теперь прямо над ним, Лихачев с удивлением и удовольствием ощупывал глазами ее грудь под маленьким красным свитером.


- Помирает, а все туда же… - вздохнула Памелла и выжидающе глянула на Лихачева.
- А как же последнее желание? – глупо хохотнул Лихачев.
- Я тебе джин что ли? Или плавники золотые у меня нашел? – Памелла была явно не в духе – Вставай давай, думаешь, ты один на всем белом свете умираешь?
Лихачев внезапно осознал всю серьезность момента.
- А я в ад или в рай? – робко спросил он.
- А тебе не все ли равно? – ответила Памелла – Ты когда таблетки глотал мало на эту тему задумывался.
- А рай вообще есть? – спросил Лихачев со смутной надеждой.
- Ну начинааается… - Памелла закатила глаза и вздохнула – Там тебе все расскажут. Времени нет, вставай.
Лихачев обреченно вздохнул и стал медленно подниматься. Ему в глаза бросилась его предсмертная записка, стало невероятно жалко себя, и на смену жалости вдруг пришел панический ужас.
- Слушай, Смерть – робко начал Лихачев – А если я передумал?
- Здрассьте! – Памелла саркастически поклонилась Лихачеву – Я что, зря перлась что ли? Я тебе не пиццу на дом привезла и не девочка по вызову, которую можно обратно сбагрить. Раз уж пришла, так пришла. Вставай, кому говорят!


Лихачев обреченно поднялся, он даже пустил слезу. Но смутная надежда все таки теплилась в его душе.
- А не умирать никак нельзя? – с надеждой спросил он – Должны же там, в правилах, какие-то исключения быть…
- Мы в монополию с тобой, что ли, играем? – раздраженно спросила Памелла, чуть помолчала и неохотно добавила, заученным текстом – Остаться может тот, у кого есть невыполненное обещание, в выполнение которого верит тот, кому обещание было дано.
- Ну вот – обрадовался Лихачев – Я часто даю обещания, сейчас что-нибудь вспомню.
- На сколько мне известно, обещаний, в которые кто либо верил бы, в твоей копилке нет – как бы между прочим заметила Памелла.
- Ну как это нет…Вот! – радостно воскликнул Лихачев – Я обещал Пашке Филиппову двадцатого отдать пятьсот рублей!
- Я сказала : в выполнение которого верит тот, кому обещание было дано. Филиппов не верит. Да и не мудрено, ты половине Москвы деньги торчишь – скептически заметила Памелла, разглядывая ногти.
- Хммм… - задумался Лихачев – Я на Катьке Хвостиной в прошлом году жениться обещал!
- В которое верят – напомнила Памелла.
Лихачеву сделалось дурно. Он вдруг понял, что в его обещания в принципе никто не верит. Раньше верили, но с учетом того, что ни одно из данных обещаний выполнено не было, верить перестали.
- Хвосты в институте не в счет? – хмуро спросил он.
- В которое верят – пропела Памелла гнусным голоском.


Лихачев молча думал с пол часа, Смерть не торопила его и не мешала его раздумьям.
- Ну что-ж – прервала Памелла раздумья Лихачева – Пошли.
- Пошли – дрогнувшим голосом сказал Лихачев и заложил руки за спину, словно преступник.
Он окинул взглядом свою каморку. На полке весело громоздились книги, под стеклом. На старом платяном столе, отсвечивали фотографии Лихачева с девушкой, с друзьями…Слезы подкатили комом к горлу и Лихачев громко сглотнул.
- Я обещал посадить хризантемы – вдруг неожиданно для себя вымолвил Лихачев.
Памелла обернулась и молча уставилась на него.
- Я обещал посадить хризантемы – повторил Лихачев, уже увереннее – Я обещал матери, в больнице, когда она умирала. Обещал, что на ее могиле посажу хризантемы…Она их любила очень.
Памелла молчала и без всякого выражения глядела на Лихачева.
- Ее могила в Волгограде…Я хризантемы так и не посадил. – пояснил Лихачев, расценивая ее молчание как не понимание изложенной им информации.
Памелла медленно развернулась, чуть постояла и двинулась к двери. У двери она остановилась и обернулась:
- До встречи – сказала она – А обещания надо выполнять.


На следующий день в институте Лихачева не было. И через день он тоже не появился. В квартире знакомой знакомой раздался телефонный звонок, звонили из деканата и спрашивали, все ли в порядке с Сергеем.
- Я сама его третий день не вижу. Думала, может у друзей остановился – отвечала в трубку знакомая знакомой – Сейчас пойду загляну к нему. Может, хоть записку оставил.
Женщина с трудом поднялась на чердак и постучала в деревянную дверь с широкими щелями. За дверью было тихо. Немного поколебавшись, женщина отворила дверь и вошла. Сергея в комнате не было. Повсюду виднелись следы страшной спешки и скорых сборов. На столе лежал тетрадный лист. «Последнее письмо» - гласило жуткое заглавие, далее все было тщательно перечеркнуто и снизу, коряво и спешно приписано:
«Уехал в Волгоград. Буду через неделю» - и размашистая подпись Сергея Лихачева.

Вчера мне не спалось. Хотелось курить. И вот, смирившись со своей скорбной долей, я поплелась за сигаретами...
Смотрю на парковке машинка Мишеля стоит. Я: "О.о ппц, че он тут забыл то?!"
А зрение-то у меня фигня, не вижу там он или нет, думаю, пофиг, плевать я на него хотела, я вообще за сигаретами иду.
Купила значит свою потраву, возвращаюсь окоольными путями... Смотрю, выходит из дома моего чудушко это с грустной-грустно миной и букетом цвятов. Подошел к машине, голову на нее уронил и стоит.
Ну и пусть стоит, нам то что? Иду к дому, его вроде как и не вижу ни разу вообще.
Он окликнуть меня пытался, но я же в наушниках (читай: в танке), зашла и дверь закрыла.
Покурила дома я, значит, и спать легла.


Просыпаюсь, встаю, выхожу на балкон, сладко потягиваюсь и зеваю... Тут мой взгляд натыкается на парковку. Вся сладкая дрема спадает разом.
Хммм, он что так и не уезжал или с утра по раньше приехал?!
Надо до магазина сходить... Или хоть мусор вынести... или прогуляться пойти??? Сижу, привалившись спиной к входной двери, курю и придумываю повод выползти на улицу. Долго думаю.
Решаю, что я пофиг! Приехал бы ко мне сам бы зашел, память то поди не отшибло, помнит куда.
С таким воинственным настроением отправляюсь готиовить завтрак. Со смехом понимаю. что мусор таки надо вынести причем срочно. Ну, дмаю, ладно, мусоропровод то близко, на улицу выходить не надо. И как была, не причесанная, не накрашенная, в халатике, под которым явственно угадывается отсутсвие белья, так и пошла, а еще с ведром в руке и сигаретой в зубах.
Открываю дверь, выхожу на площадку, оборачиваюсь, едва не роняю ведро, сигарету, ключи и челюсть.
Па лесенке сидит Мишель, в глазах радость невыразимая, рядом бутылка чинзано (полупустая) и два букета (вчерашний подвял)
Справившись с первым шоком, спрашиваю:
- ты тут чего делаешь?
- тебя жду - гениально! А я то думала...
- Зачем?
- нам... м... Надя, давай погвоорим!
- мы уже обо всем поговорили.

Ну, в общем, поговорили мы... Долго просил прощеня чуть ли не в слезах, умолял простить ему его слова, уверял, что нужна ему только я одна, такая какая есть, ибо лучше все равно никогда не будет, ибо не возможно. Простила, конечно... Люблю ведь я его, какой бы дурак он ни был...
Он оказывается всю ночь просидел на лестнице)) Щас вот спать уложила... Пусть выспится, а там уже и поговорим...

читать дальше

Все становится гораздо проще, как только выясняется, что вы с мужчиной вместе не будете. Нет, не сейчас, а в перспективе – что его в вашей жизни на горизонте не маячит, и вас, собственно, в его тоже. Сейчас вы вместе, но он в вашей жизни не том и не глава, а всего лишь эпизод, вот тогда и начинаешь получать настоящее удовольствие.
Парадоксально, но когда мужчины чувствуют, что мы не вцепляемся ногтями на руках и ногах в их жизнь, холостяцкие привычки и рубашки, требующие немедленной глажки – они задумываются. А если вы заставили мужчину задуматься – это уже кое что. Не огромное КОЕ ЧТО, а маленькое кое что, грозящее вырасти в нечто большее, если вы и дальше будете наплевательски относиться к его ночным вылазкам и походам непонятно куда непонятно с кем.
Я для себя выявила формулу успеха – улыбка. Вместо лишних вопросов и вместо лишних ответов. Если мужчина перестает держать руку на вашем пульсе и понимать, что , собственно, с вами происходит – он начинает напрягаться. Ему непонятно, что за странный зверек завелся в его жизни, совершенно необъяснимый и нелогичный. Ведь расслабляются они тогда, когда становится ясно и понятно – мы его любим. Средневековое правило, канувшее в бездну, снова всплывает – не стоит никогда признаваться мужчине в любви первой. За редким исключением. Нет, все таки без исключения. Как только три заветных слова слетают с ваших губ, в жизни мужчины происходит глобальный расслабон – вы автоматически переноситесь в категорию тех, кто примет новый день с покорной головой и все простит. Лучше молча оказывать ему всевозможные почести, заниматься с ним великолепным сексом, дарить ему подарки – но держать язык за зубами. И не мчаться среди ночи к нему в гости, если ему вдруг ударит в голову некая желтая производимая человеческим телом жидкость, и ему страстно захочется вас увидеть.
Короче говоря, надо делать вид, что все тебе по фигу и трынь-трава. Тогда можно вызвать уж если не глубокую симпатию и любовь, то большой спортивный интерес, что, согласитесь, тоже не плохо!

Прости меня, мама. Прости меня, Господи (с) Невидимки

Как жить дальше? (Это не риторический вопрос) Просто я дейстивтельно не понимаю ЗАЧЕМ жить дальше?
Это приговор. Медленная, отсроченная смерть.

Ч-черт... Эта боль... Меня убивает..

Сегодня день такой хороший, солнышко светит, я с небольшим количеством тоски в организме посматриваю на улицу. Но выходить-то мне нельзя… Так вот, сегодня я почему-то предалась воспоминаниям о своей бурной молодости, точнее, молодость у меня вроде как сейчас происходит, а то были дни юности моей… В юности я была девочкой, что называется «оторви да выброси», прогуливала нещадно школу, однажды даже была исключена за распитие спиртных напитков в местном садике, к школе прилегающем. Ага, гордиться особо нечем, зато сейчас есть над чем посмеяться. Хотя училась я неплохо, в силу того, что быстро схватывала и на спор могла пол учебника за ночь выучить, смотря что предметом спора являлось.
Так вот. Сегодня расскажу об одном моем поклоннике, вернее, ухажоре – звали его Гена. Был он, что называется, первый парень на деревне. Персонаж тусовочный, вечно на виду, ни одна наша местная дискотека без него не начиналась и не заканчивалась. Смуглый, с голубыми глазами, черными волосами и чувственными губами – вся эта красивая голова покоилась на довольно тщедушном теле, так как пожрать у Гены никогда времени особо не было, тусовщик же, е-мое… В общем. Девочки от него млели, а так как я являлась девочкой по половому признаку – млела и я. Как мы с ним познакомились я уже и не помню, вероятно, на дискотеке, местной звездой которой я тоже являлась, так как вечно являлась туда в минимальном количестве одежды и в максимальном количестве макияжа. Юбки я перешивала из старых маминых, делая их похожими на набедренные повязки аборигенов. Придя однажды в школу в таком прикиде, я столкнулась с завучем по воспитательной работе, которая, оглядев меня с ног до головы, сказала:
- Цойлик, красные фонари пока в нашей школе не горят, так что иди-ка ты и смени свой профессиональный костюм на школьный… - и отправила меня домой.
Так вот, ближе к делу. Гена покорил меня тем, что пригласил меня не куда-нибудь в местную кафешку, где продавали только лимонад, пиво и плесневелые пирожные-картошка, а к себе домой, на ужин. Это сейчас я подумала бы, что меня приглашают отлежать на диване и отстонать по полной программе, тогда же в моем чистом и детском мозгу такой мысли даже не возникло, так что его предложение я восприняла с энтузиазмом, не свойственным пятнадцатилетним барышням… Но на ужин таки не пошла. Сейчас уже не помню, по какой причине, но спишу все происходящие на проблески зарождающегося благоразумия в моей голове. И мы с Геной стали, что называется «встречаться» - ходили вечерами за ручку в парк, сидели на скамейках и млели. И на дискотеку ходили. Что меня поразило – у Гены никогда не было денег. То есть если мне маман выдавала какие-то чаевые, то ему никто ничего не выдавал, либо он искусно жмотился. Но тем не менее у нас все было – у Гены была тьма друзей, он вечно что-то для кого-то делал, за что с ним расплачивались пивом, сигаретами, билетами в кино и на дискотеку, и иными благами нашего отнюдь не Лас-Вегаса. Короче говоря, Гена вел странное существование за непонятно чей счет.
Однажды, когда я высказалась о том, что уже, милый мой, не лето, и пить холодное пиво на холодных скамейках чревато, Гена вдруг с легкостью пригласил меня в крутую пиццерию, денег на которую у него явно не было. Но я то барышня цену себе знающая, возьми и согласись. И на следующий день в босоножках на высоченной шпильке и с ним под руку, чинно взошла по ступеням в одно из самых «крутых» заведений нашего города. Сели. Я решила обговорить свой заказ с кавалером, дабы потом не возникло щекотливой ситуации, на что Геннадий, невозмутимо глядя на меня своими голубыми глазами, ответил:
- Да заказывай, что хочешь, вообще не вопрос…
Я удивленно заказала сладости и коктейли, ну и пиццу, все таки в пиццерии же мы. И вот мы поели, попили, поболтали, посидели… И тут мон амур говорит:
- Ты иди, а я тут пока расплачусь…
Ну, думаю, мало ли, может неудобно ему при мне то расплачиваться. Собрала руки в ноги и вышла, иду себе по бульвару не спеша, прогуливаюсь… Довольно таки долго иду…Вдруг слышу, кто-то сзади нагоняет, оборачиваюсь – мой кабальеро бежит, поравнялся со мной:
- Куда идем? – говорит
- Куда бежим? – весело так отвечаю, заигрываю типа…
- А давай – говорит – пробежимся? Чего, погода хорошая…
И тут я присмотрелась, а за нами официант из пиццерии бежит, ну уж меня умолять не надо, я босоножку в руки и босиком давай бежать, короче говоря, убежали мы тогда…
Еще случай был, с тем же Геной. Договорились мы с ним на природу вместе поехать, палатка, романтика, комары и все такое. А я накануне ногу сломала – вышла из дома и на ровном месте сломала. Тут же и гипс поставили, мобильных телефонов то тогда не было, как же я ему сообщу…Привезли меня домой, а тут уже и он звонит, интересуется:
- Как дела? – говорит
- Нормально дела – отвечаю – Только вот я ногу сломала…
В трубке долгое молчание. Потом сопение, обиженное какое-то. Потом выдает:
- Так ты что, на природу не поедешь?...
Занавес. Оригинальный чувак был этот Гена. Пока я с поломанной ногой лежала, меня все навещали, кто апельсинчиков молодому неокрепшему организму принесет, кто кока-колой организм отравит, кто тортиком побалует, пришел и Гена. С сахаром. С килограммом сахара-песка. Видимо, на что денег хватило…
- Это что? – говорю.
- Сахар – отвечает.
- А зачем? – ошалело так спрашиваю.
- Чай пить будешь, - невозмутимый ответ.
Логично, черт побери, и придраться не к чему…
Как уж у нас все на нет сошло, я не помню. То ли у него другая появилась, то ли у меня другой, но разошлись мы с ним, как в море корабли, как в небе самолеты… А вот сегодня вспомнила его что-то, позитивный парень был, оригинальный…Надеюсь, в такого же нестандартного и позитивного мужчину вырос. Повезло, наверное, кому-то…А может и не повезло…

Раньше у меня было какое-то представление о потенциальном читателе - вот он открывает мой дневник, читает, качает головой или улыбается, а потом закрывает его и идет по своим делам...Теперь же я пишу в мир, непонятно для кого и кому, наверное записки самой себе, кусочки души, чтобы даром не растрачивать - пусть хоть тут собираются...
Вчера друг цитировал мне какую-то умную книгу по психиатрии, там говорилось. что личность и психика к 20 годам уже полностью сформированы...Тогда какого хрена меня так ломает? Будто кто-то формирует меня как мягкую глину, все хочет сделать чашу для фруктов, а получается обычный горшок...
"Творческий человек"... Охренительная отмазка - ну да. он вот такой весь, он же творческий человек...После этого когда о себе такое слышу - отплеваться хочется. А может ни хрена я не творческий человек - графоманка хренова, не сидится, видете ли ей...
Короче говоря La muerte casual de la incompresion неминуема...

читать дальшеТот с кем я сейчас... Истинный француз с соврешенно не-французскими чертами лица.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Пока спит мой мужчина, кто-то слушает на улице тяжелый рок....
Он проникает в окна моей квартиры и мой мужчина во сне хмурится...
А я пару дней назад получила по лбу, опять мне урок -
Учит меня седая, в пожелтевшей листве, старинная улица...
Мой ли мужчина спит на моей кровати и вздрагивает в тяжелом сне?
Чем занять себя, пока сон мягко топает по его спине маленькими ногами?
Говорят, любовь приходит к женщинам раз в году, по весне,
Так чего же я, глупая, тогда делаю здесь? Осень ходит моими дворами...
А еще говорят, что конец света не за горами, что, мол, скоро совсем ничего не останется...
А я думаю: У меня и так ничего нет, даже мужчина, что спит, неизвестного происхождения...
Так что бояться мне нечего, ну конец - так конец, со мной лично ничегошеньки не станется...
А мужчина уйдет во сне - замечательная смерть как для бомжа так и для гения...
Беломорина в пожелтевших пальцах - это не я, не пугайтесь, это моя соседка...
Каждый раз удивляюсь, как можно жить так: и безобразно, и в то же время счастливо?
Ну кто я теперь? Без роду, без племени, без работы - обычная домоседка...
С родными - нервозна и скрытна. С чужими - добра и даже участлива.