я в реабелитационной клинике, мой психиатр порекомендовал мне писать, потому что мне проще написать, чем сказать вслух. сегодня он попросил меня написатть про любовь. делать все равно нечего, поэтому я перевела текст на русский для дневника
... Когда тебя долго-долго отучают от любви, отлучают от нее, как нашкодившего щенка или котенка тычут носом в лужу... Умные щенята и котята перестают писать не там, где надо. А некоторые котята перестают писать совсем.
Котенок растет. Он весел, умен, красив, пушится в нужных местах и на вид совсем не бракованный. Но он не писает. А писать котенку жизненно необходимо.
Когда ты много раз влюбляешься до неврологички, коликах в животе и бездумное кружение по городу, когда виски взрываются и ты держишь голову обеими руками, чтобы ее не разорвало - тогда постепенно срабатывает внутренний инстинкт самосохранения. Щелкает предохранитель, и на твое сердце надевается толстый-толстый презерватив, как те, что предназначены для неестественного секса в анальное отверстие. Постепенно тебя отпускает, приходит здоровый похуизм, приходит немного циничное отношение к жизни, которое случайные знакомые ошибочно путают с самоиронией и здоровым чувством юмора, и в глубинах неизвестного мира-подсознания зреет огромным арбузом категоричный постулат:
- Нахуй надо!
И ты не влюбляешься. Живешь ровно, дышишь тоже ровно. После секса моешь ноги и интимные места в чужом душе и едешь домой. Чтобы не дай Бог не обняли под утро, чтобы не дай Бог не поселили в душе, которую ты прячешь в семи кованных сундуках, надежду на то, что можно засыпать, дыша кому-то в ямочку над ключицей. Усмехаешься на слезные истории подружек, сидишь эдакой мудрой совой и на все у тебя есть ответ. Все вокруг восторгаются: Какая мудрость! И ведь не единой слезинки, ни единого стона, ни единой бабьей дури в голове. А просто ты запретила себе слезы и стоны давно, когда пообещала миру что больше не станешь засыпать на грязном полу холодной кухни, прилипнув мокрой от слез щекой к линолеуму.
И дело даже не в тех мужчинах, которые не смогли тебя вынести на своих хрупких плечах, это не они, это ты сама сделала себя манекеном. И дело даже не в смсках другой, узколицей и длинноволосой, которая, сама того не зная, похитила твое хрупкое счастье и растоптала его своими острыми шпильками. дело не в том, что тот, кто обещал тебе мир, даже не удосужился собрать чемоданы, но удосужился пригласить тебя на свою свадьбу. Били всех и по всякому, убивали, сжигали дотла, как деревни в войну, танцевали степ на могилах и поливали дерьмом и лубрикантами.... Ты не одна такая.
Так какого же хрена ты сдаешься? Какого хрена не подпускаешь к себе никого, даже тех, кто не просто стучится в твое сердце, кто грохочет барабанами у железной двери твоей души? Какого хрена ты так боишься, что даже не в силах признать свой страх и вступить с ним в мирные переговоры на тесной кухне, под стаканчик горячительного и обжигающего глотку?...
Котенок не может не писать. Котенок не правильно выучил урок, но он не может не писать. Потому что на каждую тьму есть свет, потому что на каждое НЕТ есть ДА, потому что на каждую тварь есть пара, это законы жизни, хватит жить по законам Forsters.
\
.