У каждого свое представление о любви. Наверное, говоря о любви, мы базируемся на предыдущем опыте, на впечатлениях, которые застряли картинкой в голове – из фильмов, из увиденного на бульварных скамейках, из подсмотренного в замочную скважину за родителями, когда тебе было пять лет, ты стоял босиком на холодном, кафельном полу и ужасно хотел писать… Или на книгах, девочки – на любовных романах, где героиня либо работала горничной у богатого красавца, либо, вызрев до оптимального, встретила его в прачечной или в парке, когда он выгуливал своего сеттера, нефритовый стержень, сосок под требовательной рукой, все дела… Мальчики – на фантастике, героиню обязательно зовут идиотским именем, типа Айк, она большегрудая, носит обтягивающий латексный костюм, способна спасти планету и пухлыми губами давать указания по управлению космическим кораблем. Потом с нами случается первая любовь, обрушивается, словно мокрый снег в начале весны с отяжелевших веток, ты боготворишь ее мягкое «эл» в твоем имени, глубокую лунку розового ноготочка и родинку на шее, к которой нестерпимо тянет прикоснуться губами, от этого немеет язык и бухнет ширинка. Или туго затягиваешь хвостик и резво кидаешь его пенал из окна школьного туалета, фыркаешь смехом ему в лицо и стараешься не смотреть в его сторону дольше положенного, чтобы никто вдруг ничего не смел предположить…
Потом все это куда-то исчезает, испаряется. Ты запариваешься сессиями, дедлайнами, планами, отчетами. Где-то между у тебя происходит первый секс, часто плачевный, еще чаще – смешной и нелепый, о котором через много лет ты рассказываешь в большой компании под пиво, вызывая взрывы хохота и одобрительные похлопывания по плечу. И ты все реже вспоминаешь ту девочку, с ноготками, и того мальчика, с пеналом, потому что тебе это кажется глупостью несусветной, полной нелепой смеси слюней и слез, или слез и слюней, или слез, слюней и соплей, полной романтической идеализированной бредятины, которая теперь отдает тухлой кислотой и горькой оскоминой… И ты живешь дальше. Ходишь на работу, покупаешь первый автомобиль, когда приходит время – женишься на пышноволосой, с жемчужными зубами, когда приходит время – заводишь детей, как когда-то заводил кактус рядом с компьютером, когда приходит время – у тебя появляется глупая любовница с выщипанными бровями и тонкими щиколотками… Когда приходит время – болеешь парадантозом, пьешь курс витаминов и бросаешь курить… Как все, как у всех, не хуже, я такой, я смогу, я смог, я сделал…
Но в каждой стандартизированной и от этого приторно сладкой жизни есть еще маленький ржавый гвоздь, напарываясь на который ты подхватываешь столбняк, потому этот гвоздь ты прячешь глубоко и далеко, между подушками дивана из ИКЕИ. У гвоздя множество названий, но суть одна, кто-то называет его «Смог бы…», кто-то «Сделал бы…» кто-то – «Надо было…». Эта история – именно такой гвоздь, мне рассказал ее пьяный прилично одетый мужчина в парке, на закате, когда солнце удивительно золотит верхушки деревьев и хочется думать о старости. А еще хочется говорить со случайным собеседником, хочется передать ему эту замшелую потрепанную книжку, которую ты писал своими поступками и шагами не один год, чтобы он сам, по своему усмотрению сделал бы с ней что-то, что угодно. Сжег бы, или прочел бы до конца и между строк, или выбросил в урну при выходе, или оставил бы там, на скамейке, чтобы она расползлась от летнего теплого дождя… Или написал бы книгу. Настоящую. Которая пахнет типографской краской и которую кто-то станет читать в метро.