чень очень давно, когда деревья были большими, ворованная кукуруза сладкой, а юбки короткими донельзя – я любила девочку Наташу. Мне было 12, а Наташе было 15, и наша дружба меня переполняла. И тогда мне казалось, что я никогда никого не буду любить так, как ее.
Наташа жила с мамой в махонькой однушке на втором этаже, а мы с бабулей жили в средней двушке на первом. Летними утрами мы доваривались о планах на грядущий день. А планов у нас было много, и все сплошь – Наполеоновские. Мы резали старые джинсы на узенькие короткие шорты, про которые моя мама говорила «срам неприкрытый», вымачивали их в белизне и расшивали бисером. Мы ходили в поле воровать подсолнухи, ходили на затопленную рекой стройку «заморожку», искать ужей, играли в бадминтон и плавали в местном «канале» - построенном для гребцов узком прямоугольном бассейне, выложенном огромными бетонными плитами. С девяти утра до шести вечера можно перевернуть Землю вверх тормашками. Конечно, когда тебе 12 а твоей лучшей подруге 15. Конечно, только в этом случае.
читать дальшеНаташа была моим Божеством. Нет, даже не так – Наташа была моим Богом – самым самым, которого любишь безоговорочно и слово которого нерушимый закон. В ней все было красиво: смуглые руки с голубоватыми луночками овальных ногтей, темная мушка-родинка над губой, каштановые, чуть раскосые глаза… Вечерами Наташа вязала свитера со сложными узорами, и, конечно, вязать выучилась и я - это далось мне легко, потому что где хотение, там и умение. А я хотела все делать так, как делает Наташа, чтобы быть для нее интересной, чтобы быть достойной нашей дружбы. Вместе мы читали первые «СПИД-ифо», привораживали на сигарете соседа Игоря, стригли челки, а потом их мучительно отращивали. Я знала каждый Наташин жест, каждую ее улыбку. Когда она чихала – я смотрела на нее с такой страшной для меня самой любовью, что торопливо отводила взгляд, сама пугаясь такого всепоглощающего и глобального чувства. Когда она оставалась спать у нас дома, я смотрела на нее, спящую, и удивлялась огромной божественной силе и любви – ведь они создали это чудо. Я думала о том, что когда-то на Наташу так же будет смотреть мужчина, ее мужчина, которого она обязательно, опять же, встретит. И как внезапно ноющая и дребезжащая струна в ночи струна, выворачивающая сердце наизнанку, ко мне приходило непонятное внутреннее волнение – а вдруг не будет? А вдруг не встретит? Хотелось укрыть Наташу теплым пуховым одеялом и спрятать ее от мира и от его возможных бед. Но тогда получалось, что и от возможных радостей – а этого я для нее никак не хотела. Мне представлялось, что мы вечно будем бегать в юбках солнцеклеш с загорелыми коленками, мы будем хохотать и нас будут любить, ну уж Наташу-то точно будут, - и все это казалось далеким, сладким, которое обязательно случится, и будет даже еще слаще, чем мне представлялось на тот момент…
Когда Наташе было 16, а мне 13, Наташина мама, устав от безысходности и безденежья, подалась на заработки в Голландию и Наташа осталась одна. Наташа, внешне всегда невозмутимая и спокойная, запиралась в своей квартире одна и глухо отвечала из-за двери, что гулять она не выйдет, потому что много уроков, и вязание, и вообще…Наташа страдала, страдала как взрослый, глубокий и умный человек: одна, в своей берлоге, отдаваясь горю полностью. А за входной дверью, в подъезде, уперевшись лбом в дверной косяк часами страдала я, которая нутром чувствовала все Наташино горе, но была еще ребенком и мало понимала, чем могу помочь. Мы стали отдаляться, так хотела Наташа, я истекала невидимой кровью и рыдала во сне. Я очень быстро тогда стала тем самым взрослым человеком, который страдает молча. Хотя, все же, иногда ловила на себе встревоженный бабулин взгляд.

Однажды я увидела, как из Наташиной квартиры выходят две молодые девушки с лицами из семейного американского кино. Только в семейных фильмах у людей, играющих второстепенные роли, например, соседей, единожды появляющихся в кадре, были такие лица: улыбчивые, чистые, будто умытые только что душистым мылом, с выпуклыми стеклянными глазами как у немецких кукол. Наташа тепло с ними прощалась и те обещали ей зайти завтра. Девушки оказались посланницами доброй воли от свидетелей Иеговы, они приносили Наташе красочные журналы, где все люди были невероятно красивыми, с густыми бровями и волосами. Они пили с Наташей чай и сказывали ей про Иегову, свидетельницами которого они были. Я напросилась в гости тоже, искренне пытаясь заинтересовать себя журналами и Библией. Девушки интересно рассказывали мелодичными голосами, вторя друг другу, Наташа задавала вопросы и говорила таким же мелодичным голосом и казалась абсолютно счастливой. А я пыталась поймать Наташин взгляд, чтобы ответить себе на какой-то вопрос, на какой точно я не знала, но это было очень важно. Но Наташа на меня так и не взглянула.

Прошло пол года, Наташина мама не вернулась, и многие соседи возмущенно перешептывались об этом между собой. Мы с Наташей виделись все реже, а в редкие минуты встреч говорили совсем не о том, о чем рыдала моя душа. Наташа стала регулярно посещать собрания свидетелей Иеговы, несколько раз с ней сходила и я, но энергичный голос тамошнего глашатая не мог заглушить во мне все громче звучащие вопросы: почему моя любовь не спасла меня от удара? Почему человек, который был для меня всем, отвернулся от меня, забыл обо мне? Как и все, кому очень больно, я была в состоянии думать только о своей боли. Только о своей.

Вскоре одна из девушек, которые ходили к Наташе, стала жить с ней. Девушку звали Лиля, и, помимо того, что она была свидетельницей Иеговы – она еще и шила на заказ. А заказов у нее было много – все собрание, так что дома у Наташи стало шумно и весело. Люди, которые к ней приходили, называли себя братьями и сестрами, вполне дружелюбно ко мне относились, но я стала приходить к Наташе все реже. Я стала курить, крутить любовь с соседом, думать о дискотеках и писать стихи. Наташа стала носить длинные юбки и водолазки под шею. Я впервые поцеловалась. А Наташа решила выйти замуж.

Однажды она внезапно пришла ко мне домой, вызвав во мне бурю эмоций, потому что давно не появлялась, тем более по собственной инициативе. Я воодушевленно поила ее чаем с печеньем, а она улыбалась, и мне стало казаться, что вот теперь все как раньше. Сейчас я возьму ее за руку, поведу в свою комнату и расскажу про поцелуй, про мысли, про то, что Марина УЖЕ, а я только после свадьбы, и еще, и еще, и еще.

- Я вот чего пришла – сказала Наташа – Мне тут один брат из нашей церкви предлагает выйти замуж. Как думаешь, идти?

Я оторопела. Во-первых, потому что за последний год Наташа за советами не обращалась и вообще общалась со мной редко, а во-вторых, потому что ей только исполнилось 18, и для меня она была совсем ребенком.

- Мне кажется, когда действительно хотят выйти замуж, такой вопрос окружающим не задают. – осторожно сказала я – Тем более я его совсем не знаю.

- Тебе так только кажется – ответила Наташа и ушла.

Через некоторое время по двору пролетел слух, что Наташа продает квартиру. «Сектанты, задурили девке голову» – причитала Зоя Федоровна с первого этажа. Моя бабуля решительно направилась к Наташе, выяснить что и как, ведь Наташиной мамы в стране не было и некому было ее, в случае чего, образумить. Оказалось, что Наташина мама о продаже квартиры знает, она выслала Наташе денег, чтобы Наташа продала квартиру и присовокупив их к сумме купила квартиру побольше. Свадебный подарок. Касаемо свадьбы - у Наташиной мамы она тоже случилась, с голландцем, то ли Гюнтером, то ли Оливером – Наташа показала бабушке фотографии на которых загорелая Наташина мама стояла на какой-то лодке в обнимку с седым, чуть полноватым мужчиной. «Вон оно что – сказала бабуля – Ну тогда счастья вам…всем.»

Наташа переехала в соседний район, мы однажды сходили к ней в гости, где Наташа и Лиля, которая так с ней и жила, угощали нас чаем с пирогом. Виделись мы все реже и реже. А потом кто-то из общих друзей сказал мне, что Наташа вышла замуж. За того самого брата, по поводу которого она со мной советовалась. Я пришла домой и долго рыдала, потому что та картинка, где мы находим себе парней, гуляем друг у друга на свадьбе, дарим детям друг друга игрушки на день рождения – картинка рассыпалась как некачественный китайский пазл. Наташа не пригласила меня на свадьбу. В самый, как мне казалось, важный в жизни день мой самый дорогой человек не захотел меня видеть и я еще очень долго оплакивала эту первую жизненную несправедливость, которую увесистой пощечиной впервые отвесила мне жизнь.

Наташа жила в своей квартире со своим мужем. Через некоторое время после свадьбы она позвала меня в гости, показывала свадебные фотографии и искренне уверяла меня, что в день свадьбы она специально заезжала на машине в наш двор за мной, но меня нигде не было. Я молча смотрела на нее молча, пытаясь не вывалить на стол все эти «Почему ты не зашла ко мне домой? Почему не спросила бабушку, где я? Почему не пригласила заранее? Почему не попросила ребят во дворе найти меня? Почему ты меня забыла?» Но я молчала и таращилась на Наташиного мужа. Я хотела понять, видит ли он в ней то чудо, которое всегда видела в ней я. Но так и не поняла.

Потом время побежало быстрее – я влюбилась, Наташу я изредка встречала в городе, мы искренне улыбались друг ругу и останавливались поболтать, только разговор все никак не клеился. Однажды весной кто-то окликнул меня и я с ужасом узнала Наташу в отощалом желтушном существе, ползущем вдоль стеночки из аптеки. Оказалось, она переболела тяжелейшим воспалением легких и впервые за два месяца сегодня вышла из дома.

- Я так рада тебя видеть – искренне сказала Наташа – А еще я с мужем развожусь.
- Почему? – спросила я
- Мы с ним разные. Я его не люблю. – ответила Наташа.
- Понятно – ответила я и стояла, не зная, что еще сказать. – На собрания ходишь?
- Редко – тускло сказала Наташа, мы попрощались и она ушла.

Последний раз мы встретились с ней случайно. мы с мужчиной провожали на вокзале его родную сестру, она уезжала с группой подростков на год учиться в Германию. Провожали всей семьей: мужчинины родители и я. Кругом теснились такие же семьи, пытаясь храбриться, хотя за своих чад все очень переживали, и как прожить без них целый год просто не мыслили. Вдруг из толпы вынырнула Наташа, она жила совсем рядом с вокзалом и любила там прогуливаться. Узнав о причине нашего там нахождения, Наташа спросила, можно ли ей остаться и тоже проводить сестру моего мужчины, хотя она ее практически не знала. Я немного удивилась, но остаться, конечно же, позволила. Когда воодушевленная группа подростков стала наполнять заказной автобус, глаза родителей предательски увлажнились, но все держались. Автобус тронулся и Наташа, вдруг издав какой-то собачий вопль, принялась рыдать так горько, что все родители, забыв об отъезжающих чадах, озадаченно уставились на нее. За Наташей вдруг стала рыдать я. Мы обнялись, наверное, впервые за полтора года, и я впервые дала выйти всей своей боли. Мы рыдали как две ненормальные, толпа вокруг редела, с ноги на ногу переминался мой мужчина, который был в курсе всей истории и сейчас все понял правильно. Больше мы не виделись. Никогда.

Потом я слышала, что Наташа развелась и уехала к маме в Голландию. Ее квартиру купила наша общая подруга. Еще через пару лет были слухи, что Наташа там вышла замуж и уже обзавелась двумя детьми, но что там было, да и есть, на самом деле – я не знаю, Наташа для меня как в воду канула. С веком интернета я пыталась ее разыскать в социальных сетях, опросила всех наших общих знакомых – но никто ничего о Наташе не знает. Ничего.

Вот на такую мощи и на такую амплитуду может чувствовать человек. И если спросят меня, на страшном суде ли, в прокуратуре ли, шепотом ли у костра – что это было? Я отвечу одно – любовь. С нашей последней встречи прошло 11 лет. Наверняка она не знает, что я до сих пор отмечаю ее день рождения в календарях и телефонах, и помню ее голос. Мое первое, большое, настоящее и чистое.