Время музыки. Для чайников.

Мне тогда было восемь. А может девять. А может семь. Это не важно.
В порядке вещей тогда было определять своего несмышленыша в "кружки", секции и студии, чтобы время, которое так бесцельно, по мнению родителей, прогуливалось во дворах, на крышах гаражей и в прохладном полумраке строек, работало на будущее, на перспективу.
- Тебе нравится музыка? - спросила меня мама.
Я немного подумала. Конечно же, мне нравилась музыка. Мне нравилось ставить пластинку Леонтьева, или Modern Talking, или большую, без обложки, с темно-синим кругляшом в сердцевине, где на нерусском были написаны исполнители и названия песен. Там была моя любимая - песня, в которой тетенька усталым и томным голосом бесконечно звала маминого начальника: Ларин, Ларин, Ларин! Я подпевала ей и мне было совсем не удивительно, что про маминого начальника поет какая-то иностранная тетенька, ведь он был красивым и высоким, а в его кабинете стоял велотренажер, на котором мне позволялось крутить педали, когда я приходила к маме на работу. Потом, через много-много лет, я нашла эту песню, и оказалось, что тетенька поет: "Darling, darling, darling!" - а это уже было совсем не так интересно.
Конечно же, мне нравилась музыка. Мне нравилось надевать гимнастический купальник, в котором я ходила на балет, теплые носки, и танцевать, танцевать, танцевать, скакать так, что по батарее начинали стучать соседи снизу, которые никак не могли свыкнуться с тем, что над ними растет, возможно, следующая Майя Плисецкая, или Анна Павлова. А еще мне нравилось брать мамин лак для волос "Прелесть", вытянутый баллончик был ужасно похож на микрофон, и так удобно умещался в руке. Я часами выступала перед зеркалом, представляя, как мне рукоплещет зал, а я снова и снова поражаю всех своим незамысловатым припевом: Ларин, Ларин, Ларин!...
- Да - ответила я - Нравится.
И в тот же день, вечером, мы пошли на "прослушивание" к тете Марине, учительнице музыки по классу фортепиано, которая так удачно жила в нашем доме на пятом этаже. У тети Марины было интересно: во-первых, у нее дома стояло черное, глянцевое пианино, настоящее, взрослое, большое. Я думала, что если бы у меня дома стояло черное глянцевое пианино, я бы никогда не выходила гулять, никогда! Я бы целыми днями колотила по клавишам, извлекая чарующие звуки и ко мне в гости хотели бы придти все ребята. Во-вторых у тети Марины дома была черная прыгучая пуделиха Чилита, любимица всего двора. Чилиту коротко стригли и шерсть у нее была волнистая, жесткая, как у маминой каракулевой шубы. Так приятно было наглаживать их обеих. Но не разрешали. Шубу - потому что у меня грязные руки и мех залоснится, а Чилиту - потому что она собака и знать должна была только своих, и не привязываться к чужим. В-третьих, у тети Марины дома жили два ее сына: Гринька и Герка, мои дворовые соратники по различного рода приключениям. Герка был плаксой и бабой, у него постоянно был сопливый нос, отчего ему хотелось наподдать. А Гринька учился в третьем классе, носил очки и ходил на шахматы. Я была в него тайно влюблена и иногда невидимой тенью скользила за ним по кустам, когда он ходил в магазин за хлебом. Если бы кто-нибудь узнал об этом, я упала бы замертво от стыда. Или убежала бы домой и никогда бы не выходила на улицу, даже в школу не ходила бы. Никогда.
Тетя Марина попросила меня спеть какую-нибудь песню. Я спела "Во поле березка стояла", немного тоскливым голосом, потому что пианино было плотно закрыто тяжелой крышкой, и понажимать на клавиши не было никакой возможности. Потом тетя Марина прохлопала в ладоши какую-то мелодию и попросила меня повторить. Я повторила.
- Слух есть, голос неплохой, если заниматься - можно вытянуть - сказала тетя Марина.

Так я стала ходить к тете Марине заниматься уроками игры на фортепиано. Каторга моя случалась два раза в неделю и занимала по целому бесконечному часу, во время которого я либо тоскливо смотрела в окно, либо ждала, когда тетя Марина зачем-то выйдет в другую комнату, чтобы вдоволь побряцать на пианино, за что бывала наказана двадцатью дополнительными минутами занятий и строгими выговорами. Оказалось, что учиться играть на фортепиано - дело, довольно, скучное. Мы часами изучали, какой палец должен касаться какой клавиши, играли дурацкую мелодию про двух котов двумя пальцами и старательно записывали ноты в специальную тетрадку, с узенькими линеечками. И совсем не бряцали, что было наиболее огорчительным моментом.

- Клавиш нужно касаться плавно, опускаясь всей кистью, легко - говорила тетя Марина в стотысячный раз, огорченно глядя на меня - А ты что делаешь?

- Я играю - отвечала я, чем вызывала у тети Марины новый приступ огорчения.

Домашнее задание мне приходилось выполнять, отстукивая пальцем ритм на журнальном столике, потому что своего пианино у меня не было. Или я ходила к соседке Вале, у которой было пианино. Она занималась в музыкальной школе уже несколько лет, и гораздо быстрее, чем тетя Марина, научила меня играть "Цыганочку" и "Собачий вальс". Когда Валиной бабушки не было дома, мы могли даже побряцать - вдоволь постучать по клавишам, нажимая при этом ногой правую педаль. Раскаты грома получались при этом особенно грозными и роковыми, с эхом и драматическим рокотанием.
Мама тем временем, занималaсь поисками пианино по частным объявлениям в газетах. Раз в неделю мы ездили куда-нибудь смотреть пианино, в какую-нибудь квартиру. Но то не подходила цена, то пианино было в таком печальном состоянии, что не перенесло бы переезда, то было слишком громоздким и несовременным. Однажды нам даже предложили рояль. Я была в восторге и умоляла купить его, предвкушая, как я вдоволь набряцаюсь на этом величавом инструменте. Но места и так мало, а рояля - много, и наша квартира с роялем не совместима.

Так я проучилась год. Тетя Марина научила меня играть несложные песенки двумя пальцами и записывать в нотную тетрадь какие-то иероглифы. Я часами пялилась в учебники, стараясь перенести в звучание иероглифы, написанные там. В конце концов, тетя Марина сама расшифровывала мне эту музыкальную белиберду и мы с грехом пополам кое-как играли всю эту свистопляску. Родителям я показывала уровень своей игры несколько раз, в гостях, где случайным образом оказывалось пианино.

- Ну, покажи, чему тебя там учат - говорила мама и радостно вставала к инструменту, чтобы стать первыми свидетелями талантливой игры своего отпрыска. Я садилась и играла доведенную до автоматизма "Цыганочку" - мой хит, которому научила меня Валя, и кроме которого я играть ничего не умела. Гости ахали, мама довольно улыбалась, клала руку мне на голову и говорила: - Вот купим фортепиано, будешь нам вечерами играть.

Однажды вечером мама сообщила, что нашла фортепиано, именно такое, какое нам было нужно: малогабаритное, темно-коричневое, почти что новое. Единственным минусом во всей этой истории было то, что спускать его нужно было с пятого этажа, а лифта в доме не было. А поднимать его нужно было к нам, на четвертый, опять же - без лифта. В назначенный день, бригада друзей, бравых широкоплечих моряков, чуть ободренные водочкой и атмосферой свершения благого деяния, отправились за пианино. Опуская подробности, скажу, что спуск с пятого и подъем на четвертый занял в общей сложности девять часов. Они дважды застряли, трижды придавили кому-то ногу, а уж сколько раз они прокляли пианино - об этом история умалчивает. Но вечером того же дня красивое, глянцевое, темно-коричневое пианино было торжественно установлено в большой комнате. На нем красовалась красивая ажурная салфетка, а мама то и дело натирала его бока войлочной тряпкой, для блеска.

Я села и снова сыграла "Цыганочку", практически не глядя на клавиши, потому что умела играть эту мелодию с закрытыми глазами.

Теперь, когда у меня появилось пианино, я бряцала целыми днями. . Стонало фортепиано, стонали соседи, стонала тетя Марина, которая с каждым днем все глубже постигала нелепость затеи с моим музыкальным образованием. Набряцавшись вдоволь, в один из прекрасных летних дней, я заявила мама:

- Не хочу я музыкой заниматься. Надоело.


- Чего же ты раньше молчала, пока мы это чертово пианино не купили? - рявкнул мама
- Я побряцать хотела - честно ответила я - А они все бряцать не разрешали. Ни тетя Марина, ни Валина бабушка. А теперь я набряцалась, все.

Бабушка встала и стала ходить по комнате. Мама ходила за ней и пыталась гладить ее по плечу на ходу, но она ходила так быстро, что она все время за ней не успевала.

- Чайник ты, вот ты кто! - наконец вымолвила бабуля, глядя на меня - Люди на пианино такие вещи играют!..Такие вещи!..А ты - побряцать! Ты же нам играла, ты же так красиво играла! Что ты играла?

- Цыганочку - ответила я - Меня ее Валя еще в прошлом году играть научила. А больше я другого играть не умею. И не хочу.

Конечно же, меня простили, хотя пианино немым укором простояло в нашей квартире еще несколько лет, до самого переезда. Конечно, я не раз на нем бряцала, не раз играла "Цыганочку" для родительских гостей, и ловила при этом укоризненные мамины взгляды. И даже во взрослом возрасте, когда речь заходила о музыке, бабуля часто называла меня "чайником", хотя я никогда не понимала, почему. Однажды я его об этом спросила и он ответил:
- Потому что бряцает крышка чайника, когда чайник кипит. А на инструменте нужно играть!

Теперь моей бабули нет. Но, мне кажется, что она бы улыбнулась, прочитав этот незамысловатый рассказ о моих уроках музыки. Ведь главное, чему он учила меня - это достигать своих целей. Просто никто из взрослых тогда не понял, что моей целью было - побряцать